viernes, 19 de febrero de 2021

Ósip Mandelshtam / Varsovia, Imperio Ruso, 1891 – Vladivostok, Unión Soviética, 1938.

Fragmentos

 

4

Más tierno que lo tierno,
tu rostro.
Más blanco que lo blanco,
tu mano.
Del mundo entero estás
lejana
y todo
lo tuyo
de lo fatal lejano.

De lo fatal lejanos,
tu pena,
los dedos de tu mano,
que no se enfrían nunca,
y el ruido
sereno
de vivaces coloquios,
y lejos,
tus ojos.

      (1909)

 

4
Нежнее нежного
Лицо твоё,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое –
От неизбежного.

От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.

         (1909)

 

7

¿Qué hago con el cuerpo que me dieron?
Este cuerpo tan único, tan mío.

¿A quién le doy las gracias por la dicha
tranquila de vivir y respirar?

Yo soy el jardinero, soy la flor,
en la celda del mundo no estoy solo.

Se tendió en el cristal de lo perenne
el hálito del cuerpo, mi calor,

en el cristal se estampa una voluta
que no se reconoce al poco tiempo.

¡Que se resbale el poso del instante!
¡Que la amable voluta no lo raye!

         (1909)

 

7

Дано мне тело — что мне делать с ним,
Таким единым и таким моим?

За радость тихую дышать и жить
Кого, скажите, мне благодарить?

Я и садовник, я же и цветок,
В темнице мира я не одинок.

На стекла вечности уже легло
Мое дыхание, мое тепло.

Запечатлеется на нем узор,
Неузнаваемый с недавних пор.

Пускай мгновения стекает муть
Узора милого не зачеркнуть.

         (1909)

 

8

Una tristeza inefable
abrió dos ojos inmensos.
Un florero despertó
y derramó su cristal.

Todo el cuarto está borracho
de languidez —¡dulce droga!
Un reino tan diminuto
tragó tantísimo sueño.

Un poco de vino tinto,
un poco de sol de mayo.
Cortando el fino bizcocho
albor de dedos ahusados.

         (1909)

 

8
Невыразимая печаль
Открыла два огромных глаза,
Цветочная проснулась ваза
И выплеснула свой хрусталь.

Вся комната напоена
Истомой — сладкое лекарство!
Такое маленькое царство
Так много поглотило сна.

Немного красного вина,
Немного солнечного мая –
И, тоненький бисквит ломая,
Тончайших пальцев белизна.

         (1909)

 

13

Rumor fino —se abre la vela,
la amplia mirada se vacía,
cruza un coro silente de aves
nocturnas a nado el silencio.

Soy tan pobre como natura
y tan simple como los cielos,
la libertad es fantasmal,
como voces de aves nocturnas.

Miro el cielo más cadavérico
que un lienzo y la luna sin vida.
Tu paz, enfermiza y extraña,
¡oh vacío!, yo la recibo.

         (1910)

 

13

Слух чуткий — парус напрягает,
Расширенный пустеет взор,
И тишину переплывает
Полночных птиц незвучный хор.

Я так же беден, как природа,
И так же прост, как небеса,
И призрачна моя свобода,
Как птиц полночных голоса.

Я вижу месяц бездыханный
И небо мертвенней холста;
Твой мир, болезненный и странный,
Я принимаю, пустота!

         (1910)

 

17

¡Qué lento pisan los caballos,
qué poco fuego en los faroles!
De cierto gente extraña sabe
a dónde me llevan aquéllos.

Y me encomiendo a su cuidado,
se siente frío, tengo sueño;
en un recodo me abandonan
a encontrar el haz de una estrella.

Vaivén de cabeza caliente;
mano extraña, cálido hielo;
contornos de abetos oscuros
que aún yo no puedo mirar.

         (1911)

 

17

Как кони медленно ступают,
Как мало в фонарях огня!
Чужие люди, верно, знают,
Куда везут они меня.

А я вверяюсь их заботе.
Мне холодно, я спать хочу;
Подбросило на повороте,
Навстречу звездному лучу.

Горячей головы качанье
И нежный лед руки чужой,
И темных елей очертанья,
Еще невиданные мной.

         (1911)

 



(Fuente: Periódico de poesía. UNAM. Mx)

No hay comentarios:

Publicar un comentario